Андрей Беспамятный: Кастинг Ивана Грозного - Страница 44


К оглавлению

44

— Родион! — оглянувшись, позвал к себе боярин узкоглазого холопа. — Кольчугу и шлем скинь, рогатину оставь Касьяну. Возьмешь с собой Ермилу, спуститесь по реке вниз, вдоль дороги. Коли разъезд вотякский увидишь али обоз с полоном, сразу назад вертайтесь. В сечу соваться и в мыслях не смей! Пусть даже голого и связанного вотяка одного в кустах увидите! Вас заметить не должен никто. Ступай. Прохор! Коней заводных у ратников собери, отведи наверх по дороге. Головой за скакунов ответишь! Помощи тебе не дам, у меня каждый воин считан.

Про тысячи «татар», о которых сказывал монастырский мальчишка, Илья Федотович старался не думать. У страха глаза велики — каждый ворог за десятерых кажется. Вот сеча начнется, тогда всех и сочтут. Боярин Умильный хлопнул ладонью по крупу коня, заставляя его перейти на быстрый шаг, и повернул на север, уводя кованую рать прочь от ожидаемых разбойников. Копыта полутора сотен коней оставили на траве и дороге именно эти следы: большой отряд переправился через реку и двинулся куда-то на север. А то, что спустя полверсты рать повернула в лес и пошла назад, спешившись в сосняке и отпустив подпруги — так до того поворота, Бог даст, вотяки живыми не доберутся.

Ждать предстояло долго, а потому переступающим ногами скакунам на морды привесили торбы с овсом, люди развязали котомки, доставая солонину и бурдюки с черным шипучим квасом, кое-где послышались приглушенные голоса, недовольное конское фырканье. Илья Федотович, обломив ветку молоденькой сосны, приступил к самым кустам, опершись на гибкий ствол орешника и нетерпеливо покусывая горьковатые смолистые почки. Есть ему совсем не хотелось. Слишком уж многое зависело от того, насколько точно угадал он движение разбойничьего отряда и что успели сотворить со своим полоном и добычей вотяки за прошедшие дни.

Солнце медленно катилось по небосводу, временами прячась за толстые пухлые облака. Еще одна напасть — только дождя сейчас не хватает! Сила кованой рати — в скорости, в неоспоримом преимуществе всадника над сонным обозом. А коли дорога размякнет — вязнуть начнут все. Но пока с небес не капало, и боярин Умильный, сорвав новую ветку взамен изжеванной, продолжал ждать.

Наконец послышался дробный топот, и мимо засады промчались холопы — Брмила и Родион. Окликать их воевода не стая: до табуна с заводными доскачут, сами остановятся и сюда повернут.

— Касьян, — тихо распорядился Илья Федотович, бросив ветку на землю и отступая от дороги в сосняк, — возьми десяток холопов с луками, пройдите правее сажен сто, ждите там. Сейчас, мыслю, разъезд вотякский появится. Пусть мимо поляны пройдет, а дальше, дабы отсель не видно было, стрелами его посеките. Понял?

Старый воин кивнул, бесшумно побежал по мягко сминающейся под ногами хвое. Боярин Умильный покрутил плечами, разогревая затекшие от долгой неподвижности члены, надел шелом и затянул под подбородком широкий сыромятный ремень. Глядя на него, начали подниматься остальные ратники, подходя к коням и проверяя доспехи. Послышалось звяканье — воевода резко оглянулся, недовольно вскинул руку, призывая к тишине.

И действительно — на дороге показались трое всадников, двигающихся неспешным шагом. Двое были одеты в удивительно похожие длиннополые стеганые халаты, обшитые сверху малиновым атласом; головы их защищали треухи с нашитыми сверху стальными пластинами. Зато третий красовался в роскошной наведенной золотом кирасе с серебряным орлом, раскинувшим крылья на груди.

— Не иначе, в набеге украл, — себе под нос пробормотал боярин. — Помнится, вотяки с нами на Литву не ходили…

Правда, голову станичника прикрывала обычная простеганная конским волосом и проволокой бумажная шапка — стальные черточки с расстояния в сотню шагов казались растекшимися во множестве капельками воды; на ногах красовались сапоги из толстой бычьей кожи с нашитыми на голенища железными бляхами.

Вотяк в кирасе, похоже, и был старшим в разъезде. Именно он придержал коня возле идущих от реки следов, именно он удовлетворенно хмыкнул, поняв, куда они ведут, и тронул пятками бока коня.

Правильно, станичник, все правильно. Бояться нечего. Русские глупы, они сейчас празднуют победу под пустой деревенькой Парой, в то время как их жен и детей уводят в рабство в глухие леса, в далекие земли… Все спокойно…

Разъезд двинулся дальше. Конники не смотрели особо по сторонам, переговариваясь и шумно смеясь. Видать, удачный набег вспоминали… Илья Федотович перекрестился и пошел к коню. Самолично затянул подпругу, поставил ногу в седло.

Чуть в стороне звонко защелкали луки, и боярин Умильный злорадно усмехнулся, представляя, как граненые бронебойные наконечники с расстояния в десяток саженей насквозь пробивают мягкие человеческие тела и дырявят тонкий — в два ногтя — ляхский панцирь. На таком удалении стрелу дубовый тын в пядь толщиной остановить не в силах — куда уж там халатам али кирасе! И падают сейчас станичники на землю, хрипя от боли и отплевываясь кровью, а расторопные холопы выбегают к ним и торопливо оттаскивают с дороги прочь, дабы отряд вражий опасности раньше времени не заметил.

— Справили дело, батюшка Илья Федотыч, — услышал боярин голос вернувшегося Касьяна, согласно кивнул, вглядываясь сквозь ветви. Самое время и обозу подойти. Дальше чем на полверсты от передового дозора он отставать не должен. Вот уже и конское ржание слышно, голоса громкие, лязг железа…

— Проклятье!

Вотяки оказались не так просты — впереди основного обоза по дороге двигался отряд никак не меньше трехсот всадников. Боярин Умильный в бессилии скрипнул зубами: забросать стрелами и стоптать решительной атакой близких врагов нельзя. При обозе обязательно услышат звуки битвы. Либо помощь пришлют, либо с добычей что сотворят. Оставалось одно — ждать. Ждать и молиться, чтобы ворог не заметил засаду.

44