Андрей Беспамятный: Кастинг Ивана Грозного - Страница 49

К оглавлению

49

— Сейчас все телеги, все нукеры повернут сюда, — понимающе кивнул Аримхан, — затем за пару часов вода размоет все следы, и никто и в мыслях не подумает, что целая армия скрывается совсем рядом с проезжим трактом? — И он громко расхохотался. — Я люблю тебя, уважаемый Низиб! И тебя, и всех твоих предков до самого седьмого колена!

* * *

Повозки, груженные добытым в русских поселках скарбом, с привязанными к ним невольниками, в сопровождении следящих за порядком воинов, одна за другой сворачивали в поток, утопая в песчаном русле. Вода оказалась невероятно холодной, даже ледяной — Рипа вскрикнула, когда ее ноги ступили в ручей. Впрочем, мнение рабыни все равно никого не интересовало. Возчик только погонял лошадь, спеша уйти за поворот, и девушке приходилось бежать со всех ног. Да еще и татары, что скакали рядом, громко командовали: «Давай, давай!» — и то одного, то другого невольника огревали плетью. Рипа каждый раз втягивала голову в плечи, но ее не ударили ни разу, а вот бегущим впереди родителям — она видела — татарской плети попробовать довелось не раз.

— Давай, давай!

Наконец телега повернула, и совершенно онемевшие от холода ступни ощутили под ногами теплую и мягкую подушку. Еще несколько шагов — и веревка ослабла. Возница спрыгнул, пошел распрягать лошадь, а обессиленная девушка упала на колени.

— Рипа… Рипа, ты цела?

— Степа?! — В душе всколыхнулась надежда, но тут же погасла: нет, любимый не прокрался во вражеский стан, чтобы спасти ее. Он стоял, прицепленный рядом с коровой и двумя козами к соседней повозке, тоже с веревкой на шее; руки были связаны за спиной.

— Я… — Она поднялась на ноги и всхлипнула. — Да, я цела.

Конечно, цела. Она не ела и не пила два дня, она пробежала несколько верст, она сбила все ноги. У нее болели спина и отбитый при падении бок. Она стоит с веревкой на шее у татарской повозки. Но если забыть про это, если вспомнить, что ее не убили, она ничего себе не сломала — то, конечно, цела.

Откуда-то сзади подошел длинноусый татарин в засаленном стеганом халате, в обшитой металлическими пластинами шапке и с саблей, заткнутой за широкий матерчатый кушак. Замедлил шаг рядом с Агриппиной, окинул ее критичным взглядом, спросил:

— Девка, да? Девка, баба?

Девушка отвернулась, но татарин схватил ее за косу и резко рванул, поворачивая лицом к себе:

— Твечай!

— Не трожь ее! — крикнул Степан, дернувшись на своей привязи.

— Не трожь? — Татарин осклабился, повернувшись к нему. — Совсем? Елато не трожь? — Он с силой сжал грудь девушки. — Елато не трожь?

Агриппина взвизгнула, неожиданно ощутив татарскую руку у себя между ног, А степняк вдруг сильным рывком задрал ей сарафан вместе с рубашкой на голову, оставив совершенно обнаженной, повернул лицом к соседу. Девушка принялась отчаянно извиваться, пытаясь хоть как-то прикрыть наготу, чем вызвала у татарина еще больший восторг. Он со всей силы хлопнул ее по попе:

— Елато не трожь? Совисим не трожь? — Девушка ощутила, как грязные пальцы лезут ей в девственное лоно. Степан от бессилия заскрежетал зубами, а татарин продолжал веселиться от всей души: — Совисим-совисим? И тако?

Он развязал кушак, распахнул халат. Схватил невольницу за косу, ткнул лицом в телегу, парой толчков заставил раздвинуть ноги. Рипа ощутила, как во врата ее лона уперлось что-то твердое, горячее, ощутила острую боль.

— Нет! Не надо! Не надо! Мама! Мамочка! Мама, нет. Я не хочу!!!

Степан отвернулся. Отец у соседней телеги сел и уперся лбом в холодный обод колеса. Но теперь татарина уже не интересовало, какое впечатление он производит на русских, обретших своего хозяина, ставших рабами, как им и положено быть. Он просто получал удовольствие, развлекаясь со своей невольницей. И его минутная прихоть значила в этом мире куда больше, нежели судьба полонянки.

Глава 9
СЫН БОЯРСКИЙ

До усадьбы Илья Федотович добрался только на четвертый день после сечи. И хотя возвращался он с победой да еще с полусотней взятых у вотяков коней, с добротными доспехами и изрядным скарбом, особого торжества боярин не испытывал. Из пятнадцати телег короткого обоза на семи ехали отведавшие вотякской стали холопы. Пятеро убитых. Трифон, голова которого оказалась крепче тевтонского меча, при всякой попытке сесть али встать тут же блевать начинает, как перепивший вина новик. Касьян, рука которого замотана от плеча до самых пальцев, ослаб, ходить не способен, то и дело в монастырь на покой просится. Не встать больше старому воину в строй. Отсохнет рука, видит Бог, отсохнет…

Боярин Умильный осенил себя крестом и впервые за последние годы не пустил коня в галоп, увидев впереди высокие стены отчей усадьбы. Горе, горе. Теперь всюду его ждало только горе… Всадник посторонился, пропуская телеги мимо себя, остановился на вытоптанном копытами и изрытом камнями баллисты лугу. Однако татар тут стояло немало. А Дмитрий отбился. Молодец, сынок.

Обоз медленно вкатился в ворота, а навстречу, протискиваясь сбоку, выбрались две девушки.

— Батюшка! Отец!

— Ольга? Серафима?! — Он рванул поводья, едва не разорвав губы коня, дал шпоры, помчался навстречу, спрыгнул с седла и сжал в крепких объятиях сразу обеих, не замечая, что царапает лица девушек кольцами панциря. — Девочки мои, милые… Как вы… С вами все хорошо?

— Да, — ответила старшая, подняв на родителя карие глаза. — Набег был татарский, на Богородицы. Нас чуть не угнали. Но стрелец один отбил. Потом страдники сбежались. Пересидели у монастыря. Только… Алевтина пропала, что с нами была…

49