Илья Федотович позволил своим людям перевести дух, помыться, сбегать, кто хотел и мог, в Наливки. На отдых отвел четыре дня, после чего приказал челяди возвращаться восвояси на опустевших возках. Но стоило им выехать за ворота, как на широкий двор вкатился новый длиннющий обоз, забитый до самого верха товаром и припасами. И опять все оказались заняты по самые уши, предоставив Андрею возможность чихвостить рыжую лохматень до полного ее истребления.
И только к утру воскресенья в светелку боярского сына явилась Стеша и, блудливо косясь в сторону татарской невольницы, передала, что Андрея приглашают в княжеские палаты.
Эти палаты, находящиеся где-то в глубине дома, в самой старой его части, оказались воистину княжескими: метров десять в ширину и не меньше двадцати в длину, они обогревалась двумя изразцовыми печками, своды украшала вычурная золотая с серебром роспись, подозрительно похожая на арабскую вязь, хотя и с элементами растительного узора. Стены тоже были расписными — в некоторых проемах сидели святые старцы с раскрытыми книгами на коленях, в остальных — красовались гербы разных городов, а может быть и княжеств. Посередине красовался длинный, заставленный всевозможными яствами стол, хотя наибольшее уважение вызывали огромные пузатые бочонки, полные темного пенистого напитка, с полуведерными ковшами, плавающими внутри. На обитых бархатом скамьях сидели бояре. Все без шуб — и это означало, что обстановка здесь царила крайне непринужденная. Во главе стола, на высоком троне, восседал князь Гундоров, собственной персоной, обернутый лосиной шкурой наподобие древнеримской тоги.
— Братия! — вскинув руку, заговорил он. — В нашем доме явился новик! Ячмень для ссыпной отдал без жадности, на пиво мною проверен, ручательством Ильюшиным честен. Ну, скажи еще чего про него, Илья!
— Слово мое верное! — поднялся из-за стола Умильный. — Подобрал я его на поле ратном, в походы ходил с ним рядом. Храбр новик, честен и весел. От пива никогда не отказывался. А чего еще надобно от доброго человека?
— Где подобрал-то? — поинтересовался один из гостей.
— У Волги, немного выше городища торгового.
— Это там, где намедни татары купца рязанского разорили?
— Где?
— Братия! — громким голосом оборвал спор князь. — О новике спор ведем. Молвите немедля, нужен нам брат такой, али вертать ячмень станем? Ну, Костя, что мыслишь?
— А пиво-то он пьет? — приподнялся со своего места низкорослый худощавый боярин в парчовом кафтане, которого можно было бы принять за мальчика, не имей он длинной окладистой бороды. Костя подошел к бочонку, зачерпнул изрядно ковшом и протянул Матяху. Андрей принял подношение, отер губы, а потом решительно выпил и даже перевернул ковш, показывая, что ничего не осталось. Послышались довольные выкрики, боярин кивнул:
— Брать надобно. Настоящий ратник.
— А ты как мыслишь, Вась?
— А пиво он пьет? — Этот гость почему-то был небритым, его тафья покоилась на коротких рыжих кудрях. Он зачерпнул ковш и протянул Андрею. Матях выпил.
— Ахмед?
— Я так и не понял, пьет он пиво или нет? — пожал плечами темноглазый скуластый мужчина с крупным рыхлым носом, поднялся и зачерпнул еще порцию.
— Лука?
После того как кандидатуру нового члена закрытого клуба одобрили все гости князя, в желудке боярского сына плескалось не меньше четырех литров густого напитка, старательно рвущегося наружу. В голове кружилось, и все происходящее Матях воспринимал как сквозь туман.
— Ну, а коли все согласны, так это нужно обмыть, — поднялся с трона хозяин дома. — Пошли все в баню!
Предложение было встречено одобрительными возгласами. Мужчины поднялись, пошли. Андрей потянулся следом, самым краешком разума, чудом сохранившим ясность, вспоминая, что в конце коридора, у выхода, слева, он, кажется, видел нечто похожее на сортир. Память его не обманула, а потому, входя вместе со всеми в парилку, он испытывал необычайную легкость и состояние полного счастья. Но как только боярский сын забрался на полок и его окружила размягчающая теплота — сознание не выдержало, и Матях погрузился в сон.
Когда он очнулся, шел ожесточенный спор. Боярин, покрытый крупными каплями воды, время от времени рефлекторным движением выжимая бороду, напористо наезжал на хозяина дома.
— Ты мне тысячи три недодал! — горячился он, потея все сильнее. — Вон, Илья столько привез, а ему чуть ли не на четверть больше отсыпал!
— Дык он с Вятки, Лука, — лениво отбивался князь. — У него и репа крепче, и ячмень тверже, и рожь желтее. За него платят более.
— Куда — желтее? — не верил боярин. — Ячмень как ячмень. Я этого так не оставлю, Костя! Я суда потребую! Суд, и только суд! Такие деньжищи ушли!
— Ну, хочешь, пусть будет суд, — отмахнулся князь. — Согласен.
— Суд, суд будет! — оживились присутствующие. — Садитесь, считайтесь!
Вняв призыву, Андрей сел, тряхнул головой, разгоняя остатки хмельного сна. Илья Федотович уже громко читал молитву, при этом почему-то по очереди тыкая в каждого из присутствующих пальцем. При слове «Аминь» его пятерня уперлась Матяху в грудь.
— Судья! — Бояре раздвинулись, приволокли пустой бочонок, перевернули, посадили бывшего сержанта сверху, накинули ему на плечи лосиную шкуру.
— Ты по жребию судьей вышел, — глядя прямо в глаза, сообщил ему Умильный. — Сейчас станешь спор боярина Косорыки супротив князя Гундорова о трех тысячах рублей за урожай прошлогодний решать.
— А почему я? — не понял Андрей.