Андрей Беспамятный: Кастинг Ивана Грозного - Страница 93

— Ну, Касьян, — Андрей налил себе еще стакан, — давай выпьем за то, что я — гений!

— Как скажешь, боярин, — не заставил себя упрашивать холоп, тяпнул «рюмашку» и плотоядно потянулся к заливному.

— Куда поперед батьки! — Сержант опустил руку к маленькому ножу, но на месте его не обнаружил. Идти в угол за поясом было лениво, поэтому Матях вытянул «засапожник», отрезал себе часть тушки с задними лапами, посмотрел, куда переложить — но ни тарелок, ни хлеба на столе не имелось. Видимо, по обычаю, зайчатину полагалось употреблять прямо из латки.

— Ну и ладно. — Андрей оторвал лапу, запустил зубы в нежное, хотя и чуть суховатое мясо. Холоп немного выждал, а потом полез в латку с другого края.

Дверь в горницу приоткрылась, сквозь щелочку аккуратно протиснулась татарка, теперь уже в шароварах и курточке, ощутила на себе взгляд, тут же низко поклонилась:

— Не гоните меня, господин. Я буду тихой и послушной…

С этими словами девушка юркнула в угол, села и буквально втиснулась в ковры, едва не слившись с рисунком.

— Бездельницы эти узкоглазые, — высказался Касьян. — Нет от них проку в хозяйстве.

— Ломать — не строить, — пожал плечами Матях. — Из красотки уродину сделать легко, а вот наоборот — трудно. Пусть пока все так остается, а там посмотрим.

— Это да, — покосился в угол холоп. — Баба в теле.

Алсу сжалась еще сильнее, предчувствуя новые неприятности.

— Ну, и чего ты там тискаешься? — качнул боярский сын ножом в ее сторону. — Давай, давай, поднимайся. Пошевеливайся.

Девушка, недовольно насупившись, поднялась, глубоко вдохнула, вскинула руки над головой, соединив в кольцо и вывернув ладонями наружу, пошла по горнице, звонким голосом напевая:

— Яркие тюльпаны цветут в степи после теплых дождей под ласковым солнцем…

Холоп от неожиданности поперхнулся заячьими позвонками, оглянулся, торопливо налил себе еще стаканчик, опрокинул в рот, запихал туда же горсть хрустящей капусты с алыми морковными прожилками, выловил себе переднюю лапу с мясистыми лопатками, поднялся:

— Ну, я на сеновал пойду, боярин. Отдохну маленько. — Он еще раз оглянулся на танцующую невольницу, похабно ухмыльнулся и скрылся за дверью.

— Мягки травы на пологих холмах, нежен ветер, прилетающий с широких просторов… — Татарка медленно ступала по ковру, но бедра ее двигались быстро, то описывая плавные круги, то мелко подрагивая вверх-вниз. Странным казалось, что темная ямка пупка при этом оставалась совершенно неподвижной, равно как и плечи. Голосом девушка обладала звонким, но вот насчет слуха или чувства ритма, в отличие от своей будущей тезки, явно не блистала.

— Ты есть-то хочешь? — поинтересовался сержант.

Песня оборвалась на полуслове — Алсу торопливо закивала, продолжая работать бедрами.

— Тогда садись, — кивнул Матях на скамейку рядом с собой.

Невольница присела на самый край, взяла щепотку капусты, еще щепотку, еще. Потом дотянулась до миски с грибами, воровато покосилась на господина и вытащила из латки кусок мяса. Сбоку было видно, как крупные упругие груди приподнимают полы короткой курточки, упираясь сосками в войлок.

Андрей резко отвернулся, налил себе водки, выпил, закусил капустой — есть он уже не хотел. Чай, почти половину зайца слопал. Снова отвернулся от татарки — проклятая куртяшка помимо воли приковывала к себе взгляд. В штанах появилось напряжение, словно их обитатель тоже хотел выглянуть и оценить соблазнительный предмет. Боярский сын налил себе еще, повернулся к невольнице, положил ей руку на холодный мускулистый живот, скользнул по нему наверх, сжал грудь в своей ладони. Алсу замерла, никак не препятствуя ласке, но и не отвечая на нее.

Странное ощущение — иметь рабыню. С виду — точно такая же девушка, как те, каких он тысячами встречал в своей жизни, с которыми случайно сталкивался на улице или в институте, разговаривал, шутил, с которыми общался, кое-кого пытаясь соблазнить, кое-кем всерьез увлекаясь. Но эту красивую сероглазую татарочку он мог совершенно законно продать или запороть до смерти. Он мог вступать с ней в сексуальную связь в любое время, когда только пожелает, нисколько не интересуясь ее мнением, мог одолжить другу, мог осыпать подарками и награждать лаской, а мог навсегда сослать в какую-нибудь болотину — копать торф для всей деревни. И никто никогда не осудит его за любую подобную выходку, никто слова поперек не скажет. Делай что хочешь. Невольница…

— Когда поешь, унеси все на кухню, — резко поднялся из-за стола Матях. — Скот с пастбища пригонят, помоги с ним управиться. Сама знаешь, какой уход животине нужен, барышня не городская. А у меня еще дела хозяйские, недосуг.

Он подхватил свой пояс, привычно застегнулся и вышел на улицу.

Трифона боярскому сыну пришлось подождать — тот вернулся с покоса только поздно вечером, в сумерки, везя сразу на трех возах пухлые соломенные снопы.

— Никак, кровлю менять собрался? — поинтересовался Матях. — Вроде она на твоей избе и так хорошая.

— Уже поменял. — Мужик спрыгнул с телеги, скинул шапку, поклонился, отер войлочной папахой лоб. — Аккурат перед набегом и поменял, батюшка боярин. Ее ведь, родимую, кажинный год надобно перекидывать. Гниет она от дождей-то. И тебе поменять надобно, Андрей Ильич. Фрол-то, как позапрошлый год дом окончил, так более и не делал ничего с крышей. Дранка трескается, течь вот-вот начнет. А что Варвара не приходит, то уж не обессудь, жатва у нас. На каждодневку мы не договаривались, хоть она и согласная. Ввечеру заглянет, ушицу щучью сварила.