Андрей Беспамятный: Кастинг Ивана Грозного - Страница 107

107

Правда, в светелку, отведенную ему хозяином дома, он возвращался сам, своими ногами. Стешка только провожала. Но он ее и здесь, на этом самом тюфяке, тоже помял изрядно…

Андрей поднял глаза на девушку. На ее румяном лице не читалось ни тени смущения. Скорее наоборот…

— Илья Федотович после заутрени ждет, боярин Андрей, — предупредила девка, словно прочитав мысли молодого человека.

— Раз ждет, значит, сейчас спущусь. — Он закинул в рот пригоршню соленой капусты и кивнул девке: — Иди, не стой над душой. Сам дорогу найду.

Долго ли русскому человеку в путь собраться? Рубашку, штаны, сапоги натянул, ремнем перепоясался, нож — в голенище, кистень — за пояс, ложку — на ремень. Матях вышел из своей светелки, прикрыв дверь, прошел по темному коридору к яркому проему лестницы, быстро сбежал вниз.

Во дворе Прохор и вправду удерживал оседланных коней, Трифон и Ефрем рядом прямо на земле играли в кости, Илья Федотович прохаживался чуть поодаль, задумчиво заложив руки за спину. На этот раз, несмотря на относительно теплую погоду, одет он был в пурпурную шубу, подбитую соболями, а снаружи расшитую золотыми нитями и украшенную сапфирами и изумрудами. Длинные рукава едва не волочились по земле, и руки приходилось продевать через боковые прорези. Под распахнутой на груди верхней одеждой проглядывал застегнутый на все крючки парчовый кафтан, шитый жемчугами. Голову украшала высокая меховая шапка.

— Выспался, служивый? — По запрыгавшим в глазах боярина веселым огонькам Андрей понял, что вел себя вчера в пределах общепринятых норм. Не опозорился, в общем. — Ну и как тебе наша братчина? В ссыпную войдешь али сам столоваться станешь?

— Отчего не войти, войду, — кивнул Матях, хотя и не очень понял, о чем идет речь.

— Бояре ноне разъехались, — покачал головой Умильный. — Но к воскресенью соберутся точно. Тогда и покажешься. Однако же садись в седло, служивый. Многое сотворить нам предстоит сегодня.

Местный холоп, видя, что гости готовы к выезду, отворил ворота, и всадники выехали на московские улицы.

К сожалению, Матях совершенно не представлял планировку и географию столицы, а потому даже примерно не мог угадать, к какому району спустя четыре века станут принадлежать закоулки, по которым они сейчас проносились. Скорее всего — даже близко не будет ничего похожего, поскольку вдоль улиц стояли не дома, как это принято в будущих городах, а дворы, огороженные частоколом; а коли и примыкали к ним стены домов — никаких окон наружу не смотрело. Мощеные улицы встречались редко. Иногда это были самые настоящие булыжные мостовые, чаще — мостовые из деревянных плашек, а в большинстве своем — просто дощатые настилы вдоль «проезжей части». Особого порядка во всем этом Андрей не заметил. Скорее всего, улицы облагораживались или домохозяевами, или чиновниками, которые, в соответствии с неистребимыми традициями, «делали красиво» только там, где живут высокие чины и благородные бояре, и презрительно отворачивались от кварталов купеческих и ремесленных.

Маленький отряд вернулся почти к самым воротам, через которые въехал в первопрестольную, повернул направо, снизил скорость, пробираясь через большое скопление груженых подвод. Трифон и оба его товарища пинали смердов, угрожали плетьми возницам, переругивались с холопами из других боярских свит, но скорости это ничуть не прибавляло. Наконец выяснилось, что впереди из-за слетевшего колеса опрокинулась телега с круглыми тяжелыми валунами, на них въехал возок с горшками, тоже переломал колеса, сделав затор совершенно непроезжим. Мужики, которым предстояло отвечать за попорченный товар, не столько занимались ремонтом, сколько пытались отогнать в стороны прохожих, но те, не желая задерживаться, лезли вперед прямо по хрупкой керамике или через накренившийся возок с камнями.

Боярин, поняв, что застрял, негромко выругался, тут же торопливо перекрестившись, окликнул холопа:

— Эй, Ефрем, коней прими, отведи их назад, до перепутья. Пойдем далее пешими.

— Эй, черная рожа, куда прешь?! — Спрыгнув первым, Трифон принялся расчищать место возле боярского коня. — Чего пасть раззявил, муха влетит. Пошел прочь, сюда боярин смотрит, тошнит его от твоего вида!

Матях, как человек более воспитанный, просто перекинул ногу, ступая с низкого стремени в толпу, и черное сословие, видя его громадный рост и широкие плечи, предпочло само податься в стороны. Запахнувшись в епанчу, Андрей круто развернулся, сбив кого-то плечом, кинул повод Ефрему, двинулся на помощь Умильному. Однако крикливый холоп уже успел расчистить для хозяина место, боярин спустился с коня, тут же заложив руки со свисающими с них рукавами за спину, гордо выпятил грудь. Только теперь Андрей заметил, что на груди его сверкает самоцветами широкое колье.

— Куда башку суешь?! Щас дам в лоб, пополам треснет! Ой, пучеглазенькая, ты пока на меня не лезь, лучше вечером приходи. Пошел вон, Христа ради, калека, не заставляй грех на душу брать, — старательно прокладывал дорогу Трифон, кого отпихивая, кому выкрикивая похабщину в самое ухо, кого нахально тиская за грудь, грозно размахивая плетью, но никого ею не касаясь. Да оно и понятно: не у него одного отогревался в рукаве тяжелый кистень. Перегнешь палку — недолго и самому в лоб схлопотать.

Матях, шагая следом за холопом, с удивлением обнаружил под ногами относительно сухую мостовую. Влажную, но, по крайней мере, без грязных луж. А когда, вслед за прочими москвичами безжалостно протоптавшись по глиняным черепкам, они вошли под перекладину широких ворот, то над головой обнаружилась и широкая крыша, что перекрывала улицу от края и до края, поднимаясь над домами метра на полтора. В широкую щель проникало достаточно, дневного света, чтобы обходиться без факелов и свечей.

107